26 февраля губернатор Архангельской области Александр Цыбульский предложил возродить в Белом море промысел гренландского тюленя. «Нужно возобновлять это дело, в том числе и для контроля за популяцией», — написал чиновник в своем Telegram-канале. При этом он сослался на жителей региона, которые, по его словам, и желают заниматься охотой на «морского зверя».
«Уже сегодня переизбыток морского зверя серьезно влияет на рыбные ресурсы. Один тюлень съедает 40 кг рыбы в день, а их популяция насчитывает 1,5 миллиона особей», — сообщил губернатор.
Добыча гренландского тюленя в России была существенно ограничена в 2009 году распоряжением Владимира Путина. Он поручил остановить промысел особей, не достигших годовалого возраста, из-за жестокости процесса. Тюленей добывали в период кормления, когда детеныши не могут себя защитить — они еще не плавают вовсе или только начинают осваивать воду. Однако в 2015 году эти ограничения были ослаблены введением новых правил отлова, допустивших добычу тюленят с трехнедельного возраста (они уже визуально отличаются от новорожденных бельков цветом шкуры).
С того времени тема добычи гренландского тюленя в коммерческих целях стала обсуждаться регулярно: она поднималась промышленниками и представителями власти в 2019-м, 2021-м и 2023 годах. Но сегодня угроза массовой добычи стала особенно реальной — Цыбульский, помимо отсылок к традициям, заявил о намерении возвести инфраструктуру под промышленную охоту на тюленей. «Сейчас мы работаем над тем, чтобы вернуть в сельскую местность систему заготовительных пунктов», — сказал он.
Эти слова важны для промысловиков, чей бизнес исторически зависит от поддержки государства, и которые, лишившись помощи властей, даже перестали выбирать квоту на добычу тюленей. Впрочем, это многое говорит и о самом бизнесе.
Насколько экономике России действительно необходима промышленная добыча гренландских тюленей? Чем вероятное ее возобновление грозит популяции этого животного? И думало ли государство занять жителей северных регионов чем-то еще? Об этом «Смоле» рассказала кандидат биологических наук и эколог, бывшая сотрудница международного фонда защиты животных IFAW в России Анна Филиппова.
В России 15 марта считается днем защиты бельков. Этот праздник придумал международный фонд защиты животных IFAW для привлечения внимания общественности к жестокой добыче детенышей гренландского тюленя. Сама история IFAW началась именно с этих животных — образ тюленя даже стал логотипом организации. Фонд основан в 1969 году Брайаном Дэвисом — активистом, который стал свидетелем жестокой охоты на детенышей гренландского тюленя в Канаде в начале 1960-х годов.
— Давайте для начала разберемся, сколько всего существует популяций гренландского тюленя, какие из них обитают в России и как выглядят эти животные?
— Выделяют три популяции: североатлантическую, гренландскую и беломорскую. Разделили их по местам «щенения» — то есть территориям, где самки приносят потомство. Таких «родильных домов» всего четыре: два в Северо-Западной Атлантике, одно в Гренландском и еще одно — в Белом море. Соответственно, этот вид тюленей водится у берегов Канады, Гренландии, России и Норвегии. С последней мы делим одну беломорскую популяцию на двоих: в Норвегию гренландский тюлень возвращается после родов.
То есть в водах России животные постоянно не присутствуют, они приходят к нам в конце зимы, чтобы продолжить свой род, и уходят обратно в Баренцево море.
В первые два-три дня отроду детенышей называют зеленцами из-за желтовато-зеленоватого цвета шкуры. Затем они превращаются в бельков — это всем известные миловидные пушистые «подушки» с большими черными глазами и белоснежным мехом. В таком виде они пребывают в первые две недели после рождения — их главная задача в это время спать, есть и набирать вес. С третьей недели тюлень начинает менять белую шубу на серую — в период линьки их называют хохлушами, а на четвертой-пятой неделе детеныш вступает в стадию серки. Его шкура становится серебристо-серой и приобретает пятнистый окрас. Так они выглядят примерно до годовалого возраста, после чего пятен постепенно становится меньше, а по бокам, как правило у самцов, появляются черные полосы, которые своими очертаниями напоминают арфу. Поэтому в английском языке гренландского тюленя называют harp seal (арфовый тюлень).
Плавать детеныши учатся уже в стадии серки. Для бельков и хохлуш попадание в воду может быть смертельно, поскольку младенческий мех не способен защитить их от переохлаждения. Питаются взрослые тюлени рыбой, моллюсками и ракообразными.
— Глава Архангельской области заявляет, что беломорская популяция гренландского тюленя многочисленна и насчитывает 1,5 миллиона особей, а потому промышленная добыча не грозит этому животному. Так ли это на самом деле?
— Проблема в том, что сейчас их численность никому доподлинно не известна. Цифра в 1,5 миллиона опирается на данные двадцатилетней давности. В свое время регулярным учетом численности занималась сильная научная команда под эгидой IFAW — мы летали над Белым морем, искали тюленьи залежки и считали бельков. К фюзеляжу самолета крепился тепловизор, который потом выдавал нам «карту звездного неба» — на черном льду белыми точками были изображены тюлени. Точки побольше — взрослые особи, поменьше — детеныши. Параллельно велась фотосъемка в высоком разрешении, а на борту находились учетчики, производившие визуальный контроль. Провести точный учет взрослых особей невозможно — тяжело понять сколько из них сейчас в воде. А вот бельков посчитать реально, ведь они еще не умеют плавать и лежат на поверхности. Затем по числу детенышей можно понять количество взрослых особей с помощью математических моделей. Но особая ценность этих данных была в том, что мы могли ежегодно сравнивать приплод.
Раньше метод авиаучета был визуальный — то есть учетчики на глаз прикидывали численность животных, поэтому результат полностью зависел от субъективной оценки нескольких человек. А при поддержке IFAW русско-канадская группа ученых смогла разработать этот детальный метод, который называется «инструментальный мультиспектральный учет». Надо сказать, что такой подход был прогрессивным и технологичным не только для нашей страны, но и для мира в целом. Ни в Норвегии, ни в Канаде учеты этим методом так и не были проведены, хотя мы сотрудничали с зарубежными коллегами и делились своим опытом.
По данным, полученным при поддержке IFAW, в 1998 году насчитывалось 270 тысяч бельков, с 2000 по 2003 годы отметка держалась на уровне 300-330 тысяч, а потом началось резкое сокращение.
В 2004-м — 230 тысяч, в 2005-м — порядка 120 тысяч, в 2007-м — 160 тысяч. Последний авиаучет, проведенный ПИНРО в 2013 году, показал 130 тысяч детенышей. Цифра в 1,5 миллиона взрослых особей, озвучиваемая чиновниками сегодня, основана на данных 2000-2003 годов: используя численность бельков того времени для подсчетов взрослых особей, мы действительно получали порядка в 1-1,5 миллиона голов. В прошлом году специалисты ВНИРО анонсировали проведение учетов при помощи беспилотников, но данные так и не были опубликованы. В этом году они тоже заявили о таких намерениях, поэтому будем надеяться, что результаты за 2023 и 2024 годы скоро появятся в открытом доступе. Однако сегодня есть наблюдения групп, которые занимаются экотуризмом в этом регионе. По их наблюдениям численность тюленей в последние годы не увеличивается.
Проблема с подсчетами касается не только гренландских, но и других видов тюленей, обитающих в российских водах. Сложно назвать вид морских млекопитающих, по которым велись бы регулярные учеты, финансируемые государством.
— Чем обосновано резкое падение численности тюленей в начале 2000-х годов? Связано ли это с изменением климата, носят ли причины антропогенный характер?
— Думаю, сыграл комплекс факторов: и климатические изменения, и перевылов человеком рыбы, которой питается тюлень. С начала 2000-х годов регистрируется уменьшение площади ледового покрова на Белом море. В 2020 году оно и вовсе не замерзало в марте — самый важный период для самок, именно в это время у них начинаются роды. Из-за климатических изменений детеныши все чаще оказываются на тонком, мокром, разрушающемся льду, что ведет к росту их смертности.
Также нестабильная ледовая обстановка мешает самкам. Достоверных наблюдений нет, но вероятно часть из них выходит на берег, поскольку роды в воде ведут к гибели потомства. В Белом море у гренландского тюленя нет естественных врагов, поэтому они дают потомство именно здесь, в безопасном для них месте. Но с выходом на берег риски повышаются. Во-первых, побережье, по сравнению со льдиной, сильнее загрязнено — там малыши могут подцепить инфекции и паразитов. Во-вторых, там они становятся легкой добычей для наземных обитателей — бродячих собак, волков, рысей и других животных.
Однако исследований о выживаемости бельков в условиях изменения климата не проводилось. Мы не знаем как они себя чувствуют, где самки рожают, уходят ли в другие места или на берег. Хотя такие данные нам необходимы для принятия решений, в том числе касающихся промысла.
— В попытках возродить промысел, чиновники часто ссылаются на традиции местного населения. Но поморы не относятся к коренным малочисленным народа севера (КМНС), о каких аборигенных традициях может идти речь?
— Конфликт социальных и экологических факторов — жаркая тема во все времена. Поморы действительно не занесены в перечень КМНС, а охота на гренландского тюленя, предлагаемая сегодня, не имеет ничего общего с традиционными видами деятельности. Коммерческий промысел, на который сейчас делается акцент, был придуман в советские времена. До этого люди, жившие на берегах Белого моря, действительно добывали зверя, но не занимались целенаправленным забоем детенышей. Крепкими тюленьими шкурами обтягивали лодки, шили из них верхнюю одежду, но не использовали как экспортный товар, наподобие той же пушнины, а скорее применяли в быту для собственных нужд. Поморы выходили на воду на лодках-карбасах, добывали тюленя гарпунами и прочими «примитивными» орудиями и уж точно не использовали ледоколы, вертолеты и моторные суда.
Если бы поморы хотели возродить «старинную» добычу зверя — это одно дело. В таком случае охота не принесет особого вреда популяции просто потому, что люди физически не смогут добывать их в больших количествах. Но речь ведь идет о другом — чиновники хотят развивать промышленную инфраструктуру, строить перерабатывающие заводы, вести охоту с помощью современной техники. Тезис о том, что людям нужно давать работу, был релевантен и в советское время. Но сегодня — неужели это лучший вариант, который может предложить государство для трудоустройства населения региона?
Более того — в 2009 году, когда в России был введен запрет на промысел, федеральное правительство выделило региону 48 миллионов рублей на трехлетнюю программу по обеспечению занятости поморов. Так государство компенсировало пропавшие доходы населения, а региональные власти должны были придумать новые способы заработка для промысловиков, потерявших работу. Но куда ушли эти деньги?
Никаких альтернатив до сих пор не придумано, дошли ли деньги до людей — неизвестно. А тем временем местные чиновники вернулись к предложениям о добыче тюленей. Знать свою историю и опираться на нее безусловно важно, но нужно ли жить по устоям столетней давности сегодня — разве в этом состоит развитие и прогресс?
— Как вообще развивался промысел гренландского тюленя в России до 2009 года?
— В начале XX века промысел гренландского тюленя в нашей стране не превышал 30 тысяч особей в год. До прихода советской власти в поселениях у Белого моря существовали артели — крепкие, устойчивые хозяйства, за счет которых люди выживали в непростых условиях севера. Но после революции на смену артелям пришли колхозы — то есть изменился сам смысл объединения людей в сообщества. Старое было разрушено, новое не создано. Чтобы чем-то занять местное население, советская власть, помимо рыболовства, ввела коммерческий промысел гренландского тюленя. Да, поморы исконно ловили его и в дореволюционный период, но делали это другими методами и в меньших объемах.
В 1930-е годы добыча резко выросла. Количество взрослых особей оценивалось в 3-3,5 миллиона голов и около 1,5 миллиона детенышей. Каким образом были получены эти данные, неизвестно, потому что оценить численность «на глазок» очень сложно.
В этот период в море начали отправлять ледоколы и добывать стали именно бельков. Это удобно — за ними не нужно бегать, их собирали буквально как грибы в лесу, ведь они не могут убежать.
Хватает удара багром по голове. А бельки, когда «разговаривают», буквально произносят слово «мама». Это поразительно и невозможно мысленно не провести аналогию с человеческими младенцами. Забоем бельков тогда занимались и мужчины, и женщины — мы можем лишь догадываться, как это отразилось на их психике. Просто представьте: мать вынуждена приносить в жертву других «детей», которые смотрят на тебя огромными черными влажными глазами. Добывали в тот период порядка 200-300 тысяч бельков в год, что не могло не подорвать беломорскую популяцию.
Дальше начались военные годы — в это время гренландский тюлень буквально помогал людям пережить голод. Его жир был очень питательным, шкуры использовали в быту и для одежды, каким-то образом все это поставлялось даже в блокадный Ленинград. Сегодня в Архангельске стоит памятник этим животным в благодарность за то, что они спасли тысячи человеческих жизней.
Я подчеркну этот момент — тюлени спасли людей в тяжелый период, а сегодня мы считаем необходимым продолжать их убивать.
После Второй мировой численность тюленя сократилась втрое — давались оценки в 1-1,5 млн взрослых и 500 тысяч детенышей. С 1946 по 1955 годы добыча бельков держалась на уровне 120-150 тысяч голов. Примерно в 60-х годах к ледоколам присоединились вертолеты. Бельков все еще собирали как грибы, но перевозить стали в больших подвесных сетях-«авоськах». Надо понимать, что начало вертолетного промысла стало праздником для депрессивных северных деревень. В начале весны вместе с открытием тюленьего промысла у людей начиналась настоящая жизнь, вместо застоя — движение. Это очень ободряло население. К тому же промысловики получали хорошие зарплаты, на которые можно было существовать целый год. Проще говоря, охота на тюленя давала людям возможность прикоснуться к полноценной жизни, пусть и на короткий период. Этот факт нельзя недооценивать, ведь поэтому население продолжало цепляться за жестокий промысел.
Постепенно чиновники начали замечать, что численность ластоногих падает, поэтому стали вводить квоты на добычу. Первое ограничение появилось в 1955 году — тогда квота составила 100 тысяч тюленей в год. Этот «потолок» постепенно снижался, в 1965-м размер квоты упал до 34 тысяч голов. В 1989-1998 годах ежегодно добывалось порядка 30-35 тысяч тюленей из 40 тысяч «позволенных». С 1999-го по 2003-й ежегодная добыча и квоты держались на уровне 40 тысяч голов. Вертолетами пользовались вплоть до 2008 года, а судовой промысел начал «загибаться» раньше — уж слишком дорогое это удовольствие для такого нерентабельного дела.
— В 2009 году Россия запретила охоту на тюленей, не достигших годовалого возраста. Тогда инициативу поддержал даже Владимир Путин: «Это кровавый промысел, и ясно, что его давно надо было запретить», — сказал он, будучи премьер-министром. А что произошло в 2015 году?
— В 2015-м в региональные рыбохозяйственные правила внесли поправки, несмотря на прямое распоряжение Путина. Мы вернулись к тому, что на детенышей гренландского тюленя снова стало возможно охотиться, запрет сохранился только на добычу бельков. А вот хохлуш, которые старше их на одну неделю, или серок, которые старше на две, добывать стало можно.
Решение 2009 года было огромной победой, ведь охота на «детей» была прекращена — в первую очередь, по гуманным соображениям. Мы смогли доказать, что в XXI веке нет необходимости убивать детенышей диких животных — это не имеет ни коммерческой, ни идейной ценности.
За запретом 2009 года стоит большая работа IFAW, которую фонд вел под руководством Марии Воронцовой с 1994 года. Первым проектом IFAW в России стала именно охрана гренландского тюленя. Я пришла в фонд только в 2004 году — моя работа началась с исследования рынков сбыта шкур этих животных и анализа продукции, распространенной в России. 15 марта 2009 года мы провели масштабную кампанию под лозунгом «Не бей лежачего». Митинги прошли в 25 российских городах, люди требовали прекратить охоту на детенышей тюленей. В итоге запрет, который поддержал нынешний президент, стал финальной точкой в борьбе за этих животных. Тогда мы добились главного — защиты бельков, хохлуш и серок.
Также в 2010 году был введен запрет на коммерческую торговлю и ввоз в Евросоюз всех видов продукции из гренландского тюленя. В конце 2011 года Таможенный союз России, Белоруссии и Казахстана ввел запрет на импорт и экспорт шкур этого вида. В 2014-м к Таможенному союзу присоединилась Армения — так зона запрета использования изделий из гренландского тюленя расширилась.
Но в 2015 году Россия почему-то снова разрешила охоту, игнорируя все объективные факторы: изменение климата, отсутствие научных наблюдений и учета численности, отрицательное отношение к промыслу общественности и ученых, закрытие рынков сбыта. В чем целесообразность этой добычи — загадка.
— Вводились ли подобные ограничения на промысел в других странах?
— В Канаде и Норвегии промысел не был остановлен — коммерческая добыча гренландского тюленя до сих пор существует. В Гренландии охота тоже есть, но она не носит такой массовый характер, как в этих двух странах. Причем в Канаде и Норвегии промысел, как и в России, постоянно дотировало государство. Однако с 2015 года Норвегия перестала спонсировать охотников на тюленей, что привело к сокращению добычи животных, но не остановило ее до конца. От правительства Канады решительных шагов пока не последовало, поэтому промысел там все еще сохраняется. Причем ведется он, несмотря на мощное сопротивление со стороны научного сообщества и общественности этих стран. Правда, изменение климата и снижение спроса на товары из шкур гренландских тюленей все равно способствуют постепенному исчезновению профессии забойщика ластоногих.
— Губернатор Цыбульский также говорит о том, что сейчас в регионе нет инфраструктуры для возобновления промысла, ее только предстоит возвести. Насколько вообще рентабельна такая деятельность?
— Этот «бизнес» никогда не был успешным — ни в наше время, ни в прошлом. Его всегда дотировало государство, никакой окупаемости не было. Тюлени — не рыба, это не самый ходовой товар, который может приносить прибыль.
Бельковые шкруки использовали для изготовления шапок, варежек и шуб, но они быстро желтеют — этот мех не задуман природой как долговечный и стойкий материал, детеныши быстро от него избавляются. По своим тактильным характеристикам он тоже далек от идеала — жесткий и тяжелый, со специфическим запахом морского зверя.
Конечно, в местах, где приобрести больше было нечего, бельковую одежду покупали.
Мясокостную продукцию отправляли на зверофермы — на корм другим животным. Тюленье мясо люди не ели, если не считать военного периода, и уж тем более не делали из него никакую Омегу-3. Более того, есть свидетельства, что бельковые туши иногда даже не перерабатывались — они просто лежали горами на берегах и гнили, настолько неликвидным товаром оказывались тюлени. В начале 2000-х была мода на мужские шапки из серки, из шкур шили пальто для мужчин и женщин. Но такая продукция составляла небольшой сектор меховой индустрии — это было видно даже по вешалкам салонов.
А теперь представим, сколько средств нужно на запуски ледоколов и вертолетов — как тут не обойтись без дотаций. Этот промысел сжирал доходные статьи государства от другой деятельности в больших объемах. При этом населению от этого промысла пользы было мало — мясо не едят, одежда быстро изнашивается, сплошные убытки. Кроме, конечно, зарплат на время промысла и оживления сельских территорий.
В последние пять лет в разных регионах России стали говорить о добыче морских млекопитающих и их переработке во всевозможное сырье. Так, в Магадане в 2019 году начали делать колбасу из тюленей, хотя раньше использовали это мясо только на зверофермах. Еще планируют делать из них паштеты, тушенку, отдавать шкуры на меховые производства, делать Омегу-3.
Сначала мы в сообществе биологов и экологов думали, что это просто предложения и дальше слов дело не пойдет. Но мы ошибались. Конечно, пока на таких производствах перерабатывают сотни тюленей в год и, наверное, сейчас это существенно не влияет на популяции добываемых видов тюленей. Опять же — для таких заключений необходима научная база. Но регулярных наблюдений и учетов численности не ведется. Еще рыбопромышленники заявляют о намерении увеличивать объемы добычи — и как это отразится на тюленях? Сегодня уже идет охота на кольчатую нерпу, морского зайца, крылатку и ларгу. Также коммерческий промысел начинает набирать обороты в Сахалинской области и Хабаровском крае.
В Архангельской области пока нет конкретных планов и промышленных проектов, чтобы можно было давать оценку. Но будет ли эта деятельность рентабельной — большой вопрос. На мой взгляд, дело не столько в экономической выгоде, потому что она сомнительна, сколько в этических аспектах.
Мне кажется, что в 2024 году мы не можем жить по канонам прошлых столетий, когда люди жили пушниной и забивали китов. Мы ездим на машинах, живем в домах с теплыми полами, пользуемся интернетом и телефонами, но этим действием будто откатываемся в XIX-XX век.
Конечно, проще действовать по отработанной десятилетиями схеме, ведь придумывать что-то новое сложно, предстоит путь проб и ошибок. Но это ретроградное мышление нас ни к чему хорошему не приведет. Если мы хотим двигаться вперед, то не стоит оглядываться на устаревшие практики.
— Еще власти говорят, что возобновление охоты поможет регулировать численность популяции. По их мнению, делать это необходимо, потому что тюлени поедают много промысловой рыбы. Действительно ли человеку нужно вмешиваться в этот процесс?
— Человек, в силу своих биологических особенностей, взял на себя функцию управления окружающей средой и занялся ее регулированием. Но такого права ему никто не давал. Можем поставить себя на место животных: представьте, что на Земле появляется какой-то вид и заявляет, что теперь будет регулировать численность людей на планете. Почему-то в этот момент мы начинаем возмущаться, говорить об этике и справедливости, но в обратную сторону подумать не хотим. Для меня ответ однозначен: человек не должен регулировать чью-либо численность и вмешиваться в естественный ход вещей.
Проблема в том, что люди уже существенно изменили окружающую среду. На планете не осталось «чистых» точек — человек затронул все экосистемы, оставив не только видимые отпечатки в виде загрязнений и деградирующих природных ландшафтов, но и такие неочевидные следы, как микропластик и выбросы СО2. В некоторых случаях вмешательство человека, на мой взгляд, допустимо. Но цель этого вмешательства должна быть направлена на восстановление окружающей среды и ее адаптацию к изменившимся условиям. Если мы такие молодцы и многому научились — можем ли позаботиться о других видах, чтобы они смогли выжить? И должны ли мы это делать? Это дискуссионные вопросы, на которые должен ответить каждый из нас хотя бы самим себе.
Приведу пример Финляндии: там обитает эндемичный подвид кольчатой нерпы. Эти животные дают потомство не на льдинах, как гренландские тюлени, а строят в снегу норы — логовища. Более того, они выбирают одно постоянное место для родов и на следующий год приходят туда же. Когда снега выпадает мало, финны волонтерскими усилиями делают сугробы на побережье специально для нерп. Причем это показывает хорошие результаты — нерпам их «жилища» нравятся, они дают в них потомство. Возможно, животные смогут когда-то адаптироваться к изменению климата и без нашей помощи, но человек в силах помочь им в переходном периоде, чтобы в процессе привыкания к новой среде обитания погибло меньше живых существ.
Что касается мнения «тюлень съел всю рыбу», то этой риторикой пользуется не только Россия. Тезис о прожорливых мормлеках популярен и за рубежом, в Норвегии и Канаде в том числе, ведь так удобно использовать кого-то для снятия ответственности с себя. Но, во-первых, человек сам довел рыбные запасы до истощения, занимаясь перевыловом промысловых видов. Во-вторых, прежде чем делать такие заявления, необходимо провести нормальные научные исследования — а на них нужно выделять средства и привлекать профильных специалистов по мормлекам. Снова приведу зарубежный пример: на Гавайях обитает популяция тюленя-монаха — этот вид находится на грани исчезновения. Что сделали ученые: прикрепили на голову тюленя камеру и в онлайн-режиме вели запись его жизни, следили за его питанием. Они буквально поштучно пересчитали всех съеденных рыб, знали каждую «в лицо».
Оказалось, что тюлень ест не тех рыб, которое называло научное сообщество ранее, и делает это в гораздо меньших объемах. Данные обнародовали, чтобы любой мог убедиться в их объективности — так ученые показали, что тюлень не конкурент человеку.
Рассуждая о гренландском тюлене в контексте поедания рыбы, нужно помнить, что в Белом море он проводит лишь два-три месяца в году — в остальное время тамошними морепродуктами питается кто-то еще.
— Есть ли у гренландского тюленя риск превратиться в каспийского — то есть получить статус исчезающего?
— Конечно, ведь каспийский тюлень тоже некогда был массовым видом, но теперь он включен в Красные книги России и Казахстана, находится под охраной у всех прикаспийских стран. На самом деле аналогию можно провести с любыми животными, которые сейчас находятся на грани исчезновения из-за действий человека, например, с сайгаками. Кажется, зачем заботиться о тех, кому пока ничего не угрожает? Но мы каждый день узнаем об ужасных примерах того, как кто-то уже исчез или вот-вот исчезнет. И совсем ничего не знаем о видах, которых незаметно для нас подталкивают к этой черте. Неужели надо дожидаться того самого грянувшего грома, чтобы начать действовать и говорить? Конечно, человеку проще ассоциировать себя с теми, кого он видит каждый день, и тюлени не входят в этот список, поэтому большинству россиян может быть непонятно беспокойство за этот вид. Но с другой стороны, в 2008 году более 300 тысяч наших соотечественников высказались за охрану беломорской популяции гренландского тюленя.
Я считаю, что сохранение биоразнообразия в целом и каждого отдельного вида в частности — важная задача, которая влияет на жизнь всего человечества. Близость к природе положительно влияет на наше физическое и ментальное состояние, нам выгодно поддерживать здоровье окружающей среды. А здоровые экосистемы — это, в первую очередь, живые экосистемы, состоящие из множества связанных друг с другом видов. Убирая кого-то одного, мы расшатываем и без того хрупкие связи в природе и в конечном счете вредим себе.
